— А это не так? — Спросил человекодемон.
Монах беззаботно пожал плечами.
— Может быть, и так, может быть и нет — кто знает? Будущее предугадать невозможно… если, конечно, ты не владеешь анкавалэном, — он улыбнулся. — Это все, что я хотел сказать. А теперь прощай и всего наилучшего.
Он повернулся и уже вступил на призрачный путь, ведущий на небеса, как вдруг вспомнил о чем-то, и поставил ногу обратно на землю.
— Да, и еще… Я действую от своего имени, а не от лица всех Князей Света — многие из них слишком хорошо помнят вас и скорее откусили бы себе языки, чем вступили бы в переговоры. Поэтому лучше бы тебе не болтать о нашей встрече. Я помог вам один раз, и, быть может, помогу еще, но лишняя болтовня с вашей стороны может и не позволить мне сделать это. Теперь прощай.
Монах вежливо поклонился и исчез, став тающим бликом света.
***
— Шелгефарн, сын Травгура и Элайне, первый принц света, бог смирения и послушания… — Задумчиво произнес Лицемер, когда видение развеялось. — Когда нас убивали в Шейдобхе, о нем еще ничего не было известно. Я знаю о нем из памяти моих новых лиц… но не нахожу причин, в силу которых он стал бы действовать против своей семьи.
— Могу сказать тоже самое, — кивнул я. — Но, полагаю, он-то как раз считает, что действует в интересах своей семьи. Он не помнит ни первой войны Изначальных, ни Войны Остывших Светил, и не знает, какой ценой далась Солнечным Князьям их победа. Он не видел ни гибнущих миров, ни истребленных рас, не переживал распада сотворенных им Сфер и безжизненного хаоса там, где недавно цвела жизнь, которую он ощущал как часть своей собственной… Он Князь Света и думает, что почти всемогущ, а лизоблюды на Дне чешут ему пятки и тешат его самомнение. Его раздражает Школа, а нас он не воспринимает как серьезную угрозу. Вернее, он думает, что мы открытый и явный враг, уничтожить которого можно в любой момент, а Школа несет скрытую угрозу, и особенно — его силе, ибо предлагает смертным свободу вместо послушания и гордость вместо смирения — и поэтому, с его точки зрения, Школа более опасна, чем мы.
Лицемер долгое время не отвечал. Он казался полностью погруженным в себя.
— Ты говоришь убедительно, — произнес он наконец. — И вероятно, какие-то из Солнечных действительно думают так. И я бы согласился с тем, что ты верно угадал мотивы Шелгефарна… если бы не видел созданного тобой видения. Оно во всем точное? Ты ничего не добавлял и не убавлял?
— Точное. Не добавлял и не убавлял.
— И тебе ничего не показалось странным?
— Послушай, братец, — я покачал головой. — Я тогда только воскрес из мертвых. Я переживал восторг и ощущение стремительного роста силы, возвращение власти над бисуритами, объединение различных сознаний в одно соборное… много чего еще. Я не был настроен на холодный анализ происходящего. Сам факт того, что кто-то из Солнечных пришел для переговоров — уже показался мне довольно странным. А что странного увидел ты?
— Обрати внимание, как он говорит: «Князья Света», «они», «им кажется»… он ни разу не сказал «мы». Он отделяет себя от них.
— Либо хочет, чтобы мы так думали. Это может быть и уловкой.
Капюшон, под котором пряталась каменная маска, чуть сдвинулся вправо, потом влево. Лицемер не был согласен со мной.
— Не стоит все усложнять. Наилучшая ложь ничем не отличима от правды, ибо во всем соответствует ей.
— Ты полагаешь, он и вправду что-то затевает — или готов затеять? Устал быть всего лишь принцем и хочет занять трон Судьи Богов? — Я сделал паузу, обдумывая эту идею. — Я бы не стал на это рассчитывать. Слова о том, что он готов помочь, скорее всего — лишь уловка.
— Мне нужно поговорить с ним. — Сказал Лицемер. — Я должен понять, в чем он лжет. Князь Света думает, что может переиграть нас на нашем же поле… что ж, посмотрим, как он играет.
Хотя его голос оставался, как и всегда — кроме тех случаев, когда он одевал краденую личину — безэмоциональным, а каменная маска не меняла своего выражения, мне показалось вдруг, что мой брат улыбается.
Жрец прибыл в Айдеф поздним вечером, в тот же день, когда замок покинул Эдрик Мардельт. Лил дождь, и дороги размокли от грязи. Одинокий усталый странник постучался в ворота.
— Кого там принесла нелегкая?.. — Пробурчал Рейдаф Первельт, открывая смотровое окошко.
— Мое имя Неймон, — хрипло ответил человек в плаще, с которого ручьем лилась вода. — Я жрец. Я промок и замерз, пустите внутрь.
Рейдаф захлопнул окошко и открыл калитку, позволяя страннику войти.
— Жрец? — Переспросил он. — Что-то вы быстро прибыли, достопочтенный. Из храма жреца мы ждали не ранее завтрашнего вечера, а то и послезавтрашнего.
— Я не из вашего храма, — ответил Неймон. — Я странствующий жрец, член гешского монашеского братства.
Рейдаф присвистнул.
— Ого! Из самого Геша к нам прибыли, значит? Далековато вы забрались. А с какой целью?
— Я проповедую учение Белой Богини Мольвири, последней и самой совершенной из Солнечных Княгинь. В ней пребывает полнота солнечной благодати, и принесенная ею весть чиста и не запятнана искажениями и ошибками.
— Вот как… — Рейдаф почесал затылок. — Ну что ж, добро пожаловать, достопочтенный. Нэб, позови там кого из мажордомов… пусть определят, куда устроить на ночь господина жреца, а заодно и накормят.
***
Раказ Эбвельт, рыцарь герцога Гэйбара, зевнул и поплотнее закутался в плащ. Светало, но Солнца еще не было видно. Да его и не увидишь за этой проклятой пеленой туч. Хорошо, хоть дождь кончился. Раказ и Джейнор вместе со своими людьми дежурили сегодня во вторую половину ночи, охраняя лагерь Синвора эс-Цагара и наблюдая за замком Фальне, и холодный осенний дождь порядком попортил им нервы. Костры нещадно дымили, а резкий переменчивый ветер бросал пламя — и исходившее от него тепло — то в одну сторону, то в другую. Одежда Раказа пропахла дымом, он промок и кашлял.