— Рималь, — произнес Кадан. — Давненько ты к нам не заходила.
Он узнал ее по пластике, по запаху души, по походке, одежде и оружию... но не стоило исключать того, что перед ним какая-то другая настоятельница, специально замаскировавшаяся под Рималь, перенявшая, чтобы одурачить его, все те внутренние и внешние качества, с помощью которых Рималь позволяла себя идентифицировать. Они обожали это делать во время учебы.
— Соскучился? — Голосом, в котором сочетались насмешка и нежность, спросила Рималь, подходя к перилам и останавливаясь в паре шагов от Кадана. Отсутствие рта говорить ей, конечно же, не мешало.
— Каждый день страдаю от разлуки с вами, — в тон ей ответил Кадан и ощутил, как она улыбнулась. Это казалось странным, потому что у нее не было рта, которым можно было бы изобразить улыбку, телесный кисель на ее голове так и не сложился в лицо и даже не изменил своего вращения, но ощущение ее улыбки было совершенно отчетливым и ясным.
Сказанное им действительно было забавным, если учитывать, что в большинстве случаев последнее чувство, которое испытывает ученик Школы Железного Листа прежде, чем стать тел-ан-алатритом и раздавить в себе все человеческие чувства и слабости — является чувством всепоглощающей ненависти. Потом, когда воспитанник убивал всякую жалость в своем сердце, это обстоятельство переставало иметь хоть какое-либо значение. Ненависть пропадала, потому что умирал тот, кто испытывал ее — умирал, чтобы возродиться вновь, в виде бессмертного и бесстрастного создания. Но хотя ненависть и страдание уходили, память о них сохранялась у Освобожденных навсегда. Эта память жила ясно и в Римали, в Кадане, и поэтому его фраза о страдании в разлуке прозвучала так забавно.
— Ты, кажется, нашел свое место в мире, — сказала Рималь, глядя вниз, на облака. — Как и все, кто получил венец.
— В этом слышится какой-то упрек, — ответил Кадан. — Какое-то сожаление, которое вдвойне нелепо звучит от бессмертной маски.
— Нет, что ты. Никаких сожалений. Лишь констатация факта.
— Зачем ты назначила встречу, Рималь? — Спросил Кадан после короткой паузы. На гостью, прибывшую из мира людей, он не смотрел. — Неужели только для того, чтобы выяснить — настолько ли я вжился в роль небесного придворного, чтобы меня задели твои слова о том, что я так и не достиг подлинной силы, разменяв ее всего лишь на бессмертие? Нет, не настолько. А может быть, — добавил он, опять помолчав, — и наоборот: я вжился настолько, что меня это уже не волнует. Нет смысла гнаться за Хелахом, отвергая то, что имеешь. Это все равно что раздавить крошечный цветок, пытаясь схватить звезду. Раньше я думал, что все цветы мира не стоят даже отблеска звезды, но теперь я понимаю, что в малом сокрыта такая же бесконечность, как и в великом. Поэтому я не терзаюсь мечтами о звездах, а наслаждаюсь цветами, и мир в моей душе тебе не нарушить.
— Браво, — Рималь легконько хлопнула в ладоши своими изящными руками, облаченными в тонкие ажурные перчатки. — Ты стал поэтом.
— Зачем ты пришла? — Повторил Кадан.
— У Прорицательницы было видение.
Кадан почувствовал себя так, как будто посреди теплого и тихого дня вдруг налетел порыв холодного ветра. Прорицательница возглавляла Школу Железного Листа бесчисленное множество лет, говорили даже, что она помнила самого Хелаха. Она никогда не покидала Зал Пустого Зеркала, сокрытый в подземных пещерах под Монастырем Освобожденных, и никак не участвовала в обучении послушников. Кадан видел ее лишь раз, уже после того, как прошел последнее испытание в кровавой Кипящей Реке и стал бессмертным, приняв венец из рук Картивеля. После того, как побродил по земле и пожил в мирах духов, после того, как полюбил и понял, что достигнутое за годы обучения бесстрастие тает, как восковая фигура в доме, охваченном огнем. Он приполз к Прорицательнице для того, чтобы сообщить, что теряет себя, что в нем что-то испорчено, что в силу необъяснимых причин его Освобождение не было полным и что не смотря на то, что он сумел выжить в Кипящей Реке, доказав тем самым совершенную независимость от влечений, владеющих обычным человеческим сердцем, по прошествии времени, однако, что-то в нем изменилось. Он пришел потому, что полюбил и не мог понять, в чем причина и где исток этого чувства — а Прорицательница вместо того, чтобы указать ему, как избавиться от напасти, повелела поддаться ей и утратить себя. Он так и сделал, и лишь много лет спустя осознал, что он не утратил, а обрел...
Кадану стало ясно, что этот визит не был личной инициативой Рималь. Прорицательница желала призвать Кадана на землю? Или хотела поручить ему какую-то особую миссию? Или хотела предупредить о чем-то важном? Или...
— Надвигается тьма, — прервала Рималь его мысли. — По меньшей мере один из Последышей вырвался на свободу. На Слепой Горе что-то произошло. Прорицательница уже отправила туда нескольких посланников, но они еще не успели вернуться. Ей нужно знать, что говорят у вас. Что собираются предпринять Старшие Боги, которым ты теперь служишь; удалось ли им уже обнаружить беглеца и если да — то где он и как именно они собираются расправиться с ним. Нам важно это знать, потому что если он скрывается на земле...
Маска не договорила, но этого и не требовалось. Во время прошлой войны с Темными Князьями жезл Осалогбора расколол материк, а всемирный потоп, вызванный Салургом, едва не истребил человечество. Никто не хотел, чтобы нечто подобное повторилось вновь, но если беглый Последыш скрывается в мире людей и если боги Света все же решат нанести по нему удар, не взирая ни на какие жертвы — Школа хотела знать, где и когда это произойдет, дабы быть готовой к удару, и, по возможности, минимизировать жертвы... хотя бы среди своих.